– Если не покаешься?! – воскликнул Кэм и, вскочив с кресла, подошел к окну. Может быть, он обдумывал, разумно ли будет вышвырнуть Бентли из окна? Кэм стоял неподвижно, и только плечи его вздрагивали, словно он пытался сдержать какие-то мучительные чувства. Бентли показалось, что брат обдумывает его дальнейшую судьбу. Он похолодел от страха. А вдруг все произойдет так, как она всегда угрожала?

«Иди, иди расскажи ему. – Он до сих пор слышал голос Кассандры, чувствовал горячее дыхание на своей щеке. – Расскажи ему подробно, что ты проделываешь со мной, Бентли. И что делаю я. Только не забудь сказать ему, что ты при этом испытываешь, мой драгоценный. Воспоминания об этом будут согревать тебя, когда он вышвырнет тебя на улицу».

О Господи! Зачем он все это разворошил? Неужели теперь его навсегда выгонят из дома, где он родился? Интересно, кому Кэм расскажет об этом? Хелен? Или всем вокруг? Бентли не плакал уже несколько лет, но сейчас близкие слезы жгли глаза.

«Иди признайся ему, – настаивал вкрадчивый голос. – Иди и расскажи, как это происходит у нас. Ведь ты очень хорошо умеешь это делать».

– О, Бентли, я в ужасе от того, что не замечал этого! – пробормотал Кэм. – Теперь, оглядываясь назад, я припоминаю, что были кое-какие смутные намеки. – Кэм как-то странно всхлипнул, и только тут Бентли понял, что его брат плачет.

– Черт возьми, Кэм, ты не должен думать, будто ты… Но Кэм круто повернулся и взглянул ему в лицо.

– Думать? – прерывистым голосом воскликнул он. – Я не думал! И не видел ничего вокруг! В том-то и заключается вся беда, не так ли? Почему это никогда не приходило мне в голову? Может, я круглый дурак? Она соблазнила приходского священника, так что нетрудно было представить, что она совратит и ребенка. Но я ничего не замечал. Мне стыдно, Бентли. Очень стыдно.

– Послушай, Кэм, я не знал, что она была любовницей Томаса Лоу, – торопливо проговорил Бентли. – Клянусь, я узнал об этом только тогда, когда подслушал, как они ссорились. Конечно, мое поведение это совсем не оправдывает. Я хотел бы сделать вид, что меня, невинного, совратили, но, Кэм, мы оба знаем, что это не так.

– Ты оказался беззащитным в мире порока и распутства, – прошептал Кэм, сжимая кулаки. – Разве ты виноват в этом? Нет, в этом виноват отец, за что, надеюсь, он угодил прямо в ад.

– Но я знал, что делаю, – сказал Бентли. – Знал. Кэм подошел к нему.

. – Значит, ты знал, что делаешь? – процедил он сквозь зубы. – А скажи-ка мне, сколько лет тебе было, когда все это началось? Одиннадцать? Двенадцать? Ты был девственником? Ну, конечно, незачем и спрашивать! Я это вижу по твоим глазам. И ты был крупным мальчиком для своего возраста. Это я помню. Так скажи мне, Бентли, как это началось? Что она делала сначала? Ласкала тебя? Целовала? Умышленно обнажала перед тобой свое тело?

Теперь настала очередь Бентли закрыть глаза.

– Да, – прошептал он. – Она делала все это.

О Боже! Все это и еще многое другое. И это было отвратительно. Отвратительно, и любопытно, и эротично – все вместе. Он ненавидел это и хотел этого. Долгие месяцы ему казалось, что его тело принадлежит кому-то другому. Он чувствовал себя посторонним невинным наблюдателем того, как совершается грех совращения.

Кэм взял его рукой за плечо.

– А потом, Бентли? – спросил он. – Что было дальше? Она заманила тебя в свою постель? Или сама явилась в твою?

– Да, – с трудом произнес он. – Это.

– Когда? Как? Скажи мне! Бентли покачал головой.

– О Господи, я просто не знаю, – прошептал он. – Не помню. Разве это имеет значение?

– Черт возьми, конечно, имеет! – воскликнул брат. – Расскажи мне все. Не наказывай меня за то, что я проглядел тебя. Ты думаешь, что это твоя вина? Нет, Бентли. Нет.

Бентли пришел в полное замешательство.

– Ну, это произошло однажды утром, – заговорил он. – Кажется, зимой, потому что выпал снег. Я еще не совсем проснулся и лежал, о чем-то мечтая… Ну, сам знаешь, как это бывает: просыпаешься, а у тебя сильная эрекция. И тут – она. Голая, в чем мать родила, и уже почти уселась верхом на… – Дальше он был не в силах говорить.

Пальцы Кэма вцепились в его плечо.

– Будь она проклята! – зло прошипел он. – Пусть горит в аду эта сучка! – Бентли чувствовал, как содрогается от ярости тело брата.

– Кэм? – осторожно окликнул его Бентли.

– Сколько тебе было лет? – умоляющим тоном спросил брат. Бентли судорожно глотнул.

– Не знаю, – признался он. – Я просто не помню. Наверное, двенадцать или около того. Такие вещи не сохраняются в памяти.

– Ошибаешься. Такие вещи остаются в памяти. Их невозможно позабыть. Но они так ужасны, что нам не хочется о них думать. Поэтому мы убираем их подальше.

– Убираем подальше? Куда? Кэм горько усмехнулся.

– Хелен говорит, что у каждого в мозгу есть маленький темный чулан, – тихо произнес он, глядя в пол. – Она говорит, что иногда мы пытаемся кое-какие воспоминания спрятать туда и запереть дверцу. Однако они навсегда остаются там, толкают дверь, стучат, пытаются открыть замок. И так или иначе они оттуда выходят. – Кэм взглянул в глаза своему брату. – Но послушай меня, Бентли. В этом нет твоей вины. Ты был предоставлен самому себе, тебе не к кому было обратиться. Я был вечно занят. Кэт была всего лишь девочкой. К отцу было бесполезно обращаться. Удивительно, что ты вообще выжил.

Бентли не мог больше этого выносить.

– Почему ты хочешь обелить меня, Кэм? – резко спросил он. – Ради Бога, не делай из меня святого! И не рассказывай мне о каких-то темных чуланчиках. Все было так, как я говорю. Лучше ударь меня! Дай пинка! Вызови на дуэль! Я знал, что делаю. В какой-то мере я получал от этого удовольствие. Должно быть, получал, потому что продолжал это делать.

– Разве у тебя был выбор? – тихо спросил Кэм.

Нет, черт возьми. Выбора у него не было. В том-то и заключалась ужасная правда. Он вспомнил о ее настойчивых Требованиях, о том, как он бежал по длинному темному коридору в ее спальню, как гулко билось где-то в горле сердце, а ладони были влажными от пота. Ему стало трудно дышать. Он почувствовал себя ребенком, которого заставляют признаться в собственной слабости. Которого заставляют признаться, что он находится полностью во власти других. Это было ужасно. Унизительно. Сейчас ему хотелось, чтобы этот разговор закончился. Чтобы он вообще никогда не начинался. Он даже подумал на мгновение, что ему было бы, наверное, не так больно, если бы он просто отпустил Фредди.

– Так был ли у тебя выбор? – повторил Кэм. Фредди. Ох, Фредди! Он не переживет, если потеряет ее.

Не переживет, если потеряет своего ребенка. А значит, ему придется отвечать и дальше на проклятые вопросы Кэма.

– Н-нет, сначала не было, – признался он. – Она сказала… Черт возьми, неужели это имеет значение?

– Это имеет значение для тебя, Бентли. Ты должен выговориться.

Бентли сделал глубокий вдох, почувствовав болезненное жжение в глазах.

– Я не мог остановить ее, – хрипло произнес он. – После того как я поддался ей в первый раз, я был в ее власти, и она это знала. Я не мог контролировать себя. Ей это нравилось. Она хохотала и говорила, что мужчина не смог бы сделать это – ну, ты понимаешь, – если бы не хотел.

– Это ложь! – прохрипел Кэм.

– Правда? – удивился Бентли. – Не знаю. Мне казалось, что проще простого сделать это, как бы притворяясь, что это делаю не я, а кто-то другой. Просто сделать определенный комплекс движений, пока она не получит удовлетворение. А для меня это было похоже на страшный зуд, когда не можешь удержаться, чтобы не почесаться, хотя понимаешь, что расчешешь это место до крови. И я боялся, что если ты узнаешь, то возненавидишь меня. Она уверяла меня в этом. И еще говорила, что ты выгонишь меня из дома.

– Силы небесные! Через какой ад тебе пришлось пройти, – застонал Кэм.

Бентли покачал головой:

– Сначала все было не так плохо. Она просто… поддразнивала меня. Она уделяла мне внимание, Кэм, и говорила, что я красивый и обаятельный юноша. Потом она стала прикасаться ко мне. И говорить всякие вещи. А потом она начала всеми правдами и неправдами заставлять меня остаться с ней наедине. Она трогала меня, а если я не реагировал на ее жесты, говорила, что слышит твои шаги. Или что она позовет тебя. Или закричит и скажет, что я заставлял ее трогать себя. Потом она смеялась и говорила, что просто хотела поддразнить меня. Ты, наверное, не веришь мне, Кэм?